
Для дневки в таких местах утки выбирают тайные притоны, приуроченные обычно к самым труднодоступным и потому не посещаемым людьми плесам, укрывшимся среди сплошных зарослей тростников, непролазных кочкарников или глухих, заболоченных участков леса. Обнаружить их трудно, добраться до них еще труднее. Топь, валежник, кочки, зыбящиеся под весом человека сплавины, стоящая стеной тростниковая крепь, где метровым слоем слежались завалы старых стеблей, а растущие — тверды, как бамбук, и резучи, как бритва. И все же неуемная охотничья страсть, надежда на богатую охоту и полное отсутствие дичи в доступных угодьях толкают нас на преодоление этих преград. Чаще всего мысль о существовании утиной сидки возникает во время охоты на перелетах, когда утром удается заметить, что многие проносящиеся в поднебесье табунки дичи придерживаются одного и того же направления и над каким-то определенным местом снижаются и исчезают с глаз. Значит, есть там у них присада, и желание отыскать ее не дает уже нам покоя. Если мы знаем, что там, куда летят утки, есть какой-то подходящий водоем, то задача сводится к тому, чтобы до него добраться и проверить — действительно ли птицы избрали его в качестве своего дневного убежища. Когда же ничего определенного нам не известно — приходится искать. Вот перед нами массив старого ольхового леса. Его темная зелень тянется по долине, где весной в половодье все бывает залито водой, а сейчас только желто-зеленая жижа сочится и скапливается в ямах между серыми, корявыми стволами. Ни дороги, ни тропки — люди сюда не ходят, так как внутри, видимо, нет покосов, а собирать тут нечего. С бугра, откуда мы смотрим на всю эту безнадежность, не заметно ни одного просвета, где можно было бы предположить наличие какого нибудь озерка или речушки, но ведь именно сюда шла утром дичь, именно над этим ольховником мы теряли ее из вида. И мы обрекаемся — сходим с суходола, где так приятно обдувало ветерком и ласково пригревало осеннее солнышко, и лезем в душную заболоченную чащу. Ноги на каждом шагу проваливаются и вязнут в зловонной черной няше, комары жалят немилосердно, на лицо липнет паутина, ветки ивняка, перевитые какой-то зеленой дрянью, не дают хода. Куда идти, где искать? Ни малейшей уверенности в том, что мы что-то отыщем, нет, но охотничье упрямство мешает нам бросить эту, как теперь кажется, безнадежную затею. Впереди засветлело, завиднелись зеленеющие от ряски довольно большие лужи, но мы не обольщаемся — утиную сидку редко когда обнаружишь глазами, о ней, обычно еще не видимой, гораздо чаще извещают шумные взлеты напуганных нашим приближением птиц. Вот и здесь то же самое — воды порядочно, а дичи..? Даже следов ее пребывания нет. Снова продираемся сквозь заросли, прыгаем с кочки на кочку, вязнем в болотной жиже и клянем про себя и это проклятое место, и уток, и собственную настырность. Бывает, что так и промучаешься весь день, ничего не обнаружив, но зато, если повезет,— какое чувство величайшего удовлетворения и гордости за свою настойчивость переполняет душу. Вот где-то впереди захлопали крылья. Мы слышим: один, второй, третий взлеты; видим: в просветах крон мелькают рыжеватые тени улетающих птиц и, наконец, вздрагиваем от внезапного гула взлетевшей утиной стаи. Еще сколько-то десятков шагов, и мы оказываемся у заповедного места. Между редкими коблами усохших ольх, окруженный уже желтеющими зарослями рогоза, протянулся узкий и длинный плес. Вода чуть ли не сплошь покрыта утиными перьями и пухом, осока на кочках примята, вытоптана и белеет от птичьего помета, зеленые островки ряски во всех направлениях искрещены утиными «проплывами», а грязь — отпечатками перепончатых лап. Итак, мы нашли то, что искали! Теперь главная задача — отыскать кратчайшую дорогу к суходолу, запомнить ее, а еще лучше — наметить затесками, сломанными ветками и иными знаками, которые помогут нам ночью, перед утренней зарей, отыскать сидку. Сейчас нам тут делать нечего -если какая-то часть улетевших уток и вернется, то пальба по ним только испортит утреннюю охоту. Сколько бы мы ни метили, ни прочищали и ни улучшали (устраивая на наиболее топких местах клади из жердей) дорогу, а ночное возвращение по ней — поистине «казнь Египетская». Поэтому выходить из дома нужно заблаговременно, чтобы быть на месте с первыми признаками рассвета. Добравшись до уже знакомого плеса, выбрав какое-либо укрытие, обеспечивающее наилучший обзор, мы ждем, отгоняя дымом сигареты назойливое комарье. Тихо, пусто, мертво. Ни признака жизни, ни намека на присутствие дичи. Над тускло поблескивающей водой поднимаются, клубятся клочья тумана, и белая его пелена все утолщается и пухнет, поглощая кусты, основания древесных стволов, и холодной сыростью забирается нам под телогрейку. Начинает светать. Я не знаю почему, но на сидках первых появившихся уток всегда прозеваешь. Как ни верти головой, как ни вглядывайся, а они ни оттуда, ни отсюда неожиданно шлепнутся на воду, иногда чуть ли не рядом. Может быть, дело в том, что над сидкой они никаких кругов не делают, а сразу же идут на посадку, может быть, пролетающих птиц плохо видно на фоне еще темного леса. Так или иначе, а охота начинается всегда неожиданно, а начавшись, идет уже без проволочек. На привычное обжитое место дневки утки порой начинают сыпаться, как из мешка. Табунок за табунком, отдельные особи, целые стайки поодиночке и сразу по нескольку выныривают из-за стены леса и то лощат, то чуть ли не пикируют на воду. Они точно накрывают охотника, едва успевающего перезаряжать ружье. Правда, длится это обычно недолго, каких-нибудь 30—40 минут, и потом все кончается. Редко-редко появится задержавшаяся на ночной жировке крякуха или стайка чирков, упорно не желающих расстаться с привычным местом, но это уже случайность. Остается собрать добычу и следовать домой. Охотиться на сидке изо дня в день нельзя — две, иногда три раза подряд, и утки полностью прекращают на нее прилетать. А вот если, постреляв одно утро, мы делаем перерыв и в течение нескольких дней даем птицам успокоиться, то можно время от времени на протяжении всей осени повторять охоту. Мешает этому обычно лишь то, что наши коллеги по страсти, как правило, зорко следят друг за другом и, услышав где-либо интенсивную утреннюю стрельбу, пускаются в розыск, следуют нашими путями и, обнаружив желанное место, вносят свою посильную лепту в его эксплуатацию. Коллективного же нашествия ни одна сидка, конечно, выдержать не может и быстро прекращает свое существование. Как уже упоминалось, на всех перечисленных летне-осенних охотах по водоплавающей дичи мы почти неизбежно теряем какое-то количество не только подранков, но и намертво битых птиц. Статистика показывает, что размер таких потерь от числа упавших после выстрела уток доходит до 30— 50%. По-настоящему помочь тут может только хорошо работающая, т. е. отыскивающая и подающая хозяину убитых птиц, собака. Ею может быть легавая любой породы, спаниель, лайка, фокстерьер, гончая и даже приученная к такому занятию дворняжка, но по ряду соображений пальма первенства здесь должна быть отдана спаниелю. С каждым годом городскому охотнику — владельцу собаки, — если он не является одновременно и обладателем автомобиля,— все труднее становится выезжать на охоту. Провоз в городском и железнодорожном транспорте четвероногого помощника превратился в настоящую проблему. Этапы, по которым идет здесь «хождение по мукам» несчастного собаковладельца, в схеме таковы. Выкроить время для поездки в районную ветлечебницу и заручиться там справкой, разрешающей транспортировку животного. В железнодорожной кассе приобрести себе билет, и не какой-нибудь, а обязательно в головной вагон поезда. Уверенность попасть в вагон спокойно зависит от проводниц и попутчиков по вагону, дабы они разрешили вам оставить собаку при себе. В противном случае вам придется устраивать ее и значительную часть пути самому и собаке ехать в пропахшем углем и наполненном грохотом переднем вагоне. Нужно только заблаговременно приучить своего питомца спокойно вести себя в различной обстановке, слушаться и любить своего хозяина и его дело, тогда почти наверняка устанавливаете дружеский контакт с попутчиками. Собака, спокойно сидящая на месте, обычно привлекает внимание и пробуждает симпатию. Даже самые яростные «песоненавистники» (убежденные, что любой контакт с собакой грозит им немедленным заражением глистами) только косятся, а на изгнании четвероногого пассажира не настаивают. Хозяину важно уметь найти контакт с собакой и с попутчиками. Среди охотничьих собак спаниель занимает несколько обособленное положение. С одной стороны, он, как пойнтер или сеттер, является типичным «птичником». С другой — в его работе нет присущих легавым широкого, стремительного поиска, картинной потяж-ки и, главное,— стойки. Вертя обрубком хвоста, с развевающимися ушами носится он вокруг хозяина, отыскивая и выгоняя затаившихся птиц. Ничто его не держит. Он смело лезет в крапиву, в заросли колючих кустарников, в затопленные водой кочки и камыши. Вот он причуял что-то, заспешил, загорячился, запрыгал из стороны в сторону. Все его поведение говорит о том, что дичь где-то тут, близко и нужно готовиться к выстрелу. С кряканьем поднялись из осоки две матерки и тяжело шлепнулись на другой берег после вашего дуплета. Почти одновременно раздается и третий всплеск. Это спаниель плюхнулся в воду, поплыл за добычей. Одну крякуху он нашел сразу, вынес, бросил у берега и торопливо отправился за второй. Слышно: он пыхтит и шлепает в тростнике, преследуя подранка и временами даже взвизгивая от азарта. Через несколько минут собака уже плывет к вам, сжимая в пасти еще живую крякву. На перелетах и при охоте на дневках нет ни малейшей необходимости отрываться от дела для поисков и собирания добычи — собака всех упавших птиц разыщет и принесет. Мало этого: кончился перелет, вы сходите с места и направляетесь туда, где стоял и довольно много стрелял ваш товарищ. Застаете его в расстроенных чувствах, так как из сбитых им четырех уток он нашел только одну, вымок, пока тщетно искал остальных, и сетует на свое невезенье. Выяснив, где птицы упали, вы посылаете спаниеля в поиск, сориентировав его для быстроты дела брошенными в нужном направлении палкой или комком земли. Песик деловито исчезает в камыше, и видно только, как от его движения качаются стебли. Если утки действительно падали (бывает ведь, что утверждения подобного рода не всегда соответствуют истине), они через какое-то время будут найдены, вынесены к вам и займут свое место в ягдташе вашего компаньона. Натаска спаниеля относительно проста. По сравнению с легавыми от него требуется немного. Он должен: старательно искать дичь, не отходя при этом далеко от хозяина; не гнать взлетевшую птицу; отыскивать и подавать убитых. Обучение всему этому не требует от натасчика каких-то особых опыта и знаний, а значит, по плечу даже начинающему охотнику, если только он воспитал своего питомца в духе неукоснительного послушания. Непослушный же спаниель (впрочем, как и любая другая собака) не помощник, а главная помеха для охотника. Несмотря на свои коротенькие ножки, он быстро оставляет хозяина позади, уносится вперед, поднимает там на крыло все живое и, если есть для того возможность, с упоением пускается в погоню. Напрасно вы будете оглашать округу свистом, призывами и руганью — маленькая бестия, не обращая на них внимания, будет творить свое черное дело и убить вам ничего не даст. Правда, в большинстве своем спаниели умницы и довольно скоро соображают, что, действуя вне контакта с хозяином, они лишаются величайшего наслаждения — возможности схватить, обнюхать, подержать во рту так привлекающую и волнующую их птицу, поняв же, перестают уходить далеко. Но, как говорится, «пока солнце взойдет — роса очи выест». Из охот на уток мне осталось рассказать только о их осенней стрельбе с чучелами. Охота эта древняя, о чем свидетельствуют деревянные подобия уток (примитивные чучела), обнаруживаемые археологами при раскопках древних становищ человека. Там, где вдоль морских побережий, крупных рек или озерных систем искони пролегали пути пролета водоплавающей дичи, утиные чучела — непременная часть снаряжения местных охотников и тех, кто приезжает сюда поохотиться во время осеннего пролета. Когда первые заморозки разрисуют лесные опушки невообразимой пестротой октябрьских красок, когда по утрам поникшие травы серебрятся от инея, а днем на солнечном пригреве сотни маленьких паучков суетятся на концах камышин и ждут ветра, чтобы на паутинной нити-парашюте отправиться в полет к какой-то им одним ведомой цели, когда над холодно-синеющей или свинцово-серой гладью вод начинают появляться стайки не встречавшихся здесь раньше шилохвостей, свиязей, гоголей и хохлатых чернетей,— значит, пошла «северная утка» и нужно приступать к сборам на охоту. И вот мы выезжаем. До рассвета далеко, в окружающем мраке приметно поблескивают участки чистой воды и купы тростников черными расплывчатыми тенями вдруг возникают, приближаются и вновь растворяются в непроглядной ночной темени. Мы гоним лодку туда, где заросли надводной растительности поредеют и расступятся вокруг чистых, открытых плесов, ибо охота с чучелами — это охота только на чистой воде. Пусть напуганные приближением нашей лодки, невидимые, но ясно слышимые, вокруг взлетают целые табуны дичи, пусть мы повсюду вокруг слышим их голоса и всплески посадок — не соблазняться, не пробовать тут же в этом мнимом охотничьем Эльдорадо найти более или менее обширный участок открытой воды, высадить на нем чучела и засесть в ближайшей куртине рогоза. Это бесполезно, и мы только потеряем самые драгоценные для охоты утренние часы, так как все эти утки здесь только кормятся и с рассветом улетят на чистину; та же малая их часть, которая может и останется в ежеголовниках и ситниках, перемещаться не будет, чучел не увидит и к ним не подлетит. Итак... на большие плесы, туда, где уток сейчас нет, но куда они прилетят на день. Там, выбрав удобную группу затопленных кустов, куртину камыша или рогоза для того, чтобы укрыть лодку и спрятаться самому, мы, высадив на воду чучела, устраиваемся. Светает, начинает задувать утренний ветерок, и первые еще молчаливые чайки белесыми тенями появляются и исчезают, направляясь к своим кормным местам. Кое-где начинают постреливать, а вот наконец и мы видим порядочный табунок уток, идущих в нашу сторону. Вот они заметили чучела, залощили, снижаясь на неподвижных крыльях, снова набрали высоту, облетели нас стороной и, повернув против ветра, пошли к чучелам на посадку. Мы уже видим, что это красноголовики, различаем среди них светлосерых, чернозобых, рыжеголовых селезней и бурых самок, замечаем, как, приближаясь и собираясь сесть, птицы принимают в воздухе почти вертикальное положение, часто работают крыльями и, распустив свои короткие хвостики, выставляют вперед свои растопыренные лапы. Встаем им навстречу, и они испуганно взмывают веером, уходя вверх, — лучшего момента для выстрела и придумать трудно. Все чаще и чаще свистят над головой утиные крылья, в розовеющем небе глаз ловит проносящиеся утиные стайки, то и дело они поворачивают к чучелам — это идут минуты массового вылета дичи с мест ночевки. Они обычно недолги — полчаса или час максимум, но это вовсе не значит, что и охота с чучелами так же кратковременна. Она может продолжаться весь день, так как сторожкие и бойкие осенние утки, напуганные где-то появлением людей или нападением пернатого хищника, а то и просто в поисках более приятного места, часто поднимаются на крыло, перемещаются с плеса на плес и, следовательно, обеспечивают возможность продолжения охоты. Только в тихие безоблачные дни, когда к полудню начинает пригревать, а водная поверхность зеркально неподвижна, охотнику бывает скучновато. Воздух пуст, если не считать клубящихся там и сям групп визгливых чаек да представительниц вороньего племени, жадно высматривающих потерянных охотниками подранков. Вдалеке, на открытых чистинах мирно застыли на воде неподвижные скопления дичи, дразнящие, соблазняющие и недосягаемые. Смотришь на них и молишь судьбу о появлении рыбачьей лодки, или подорлика, или любого другого хищника, ну хоть кого-нибудь, кто нарушил бы безмятежный отдых всей этой публики. Молишь о ветре, молишь о волне, способных потревожить утиные стаи, а время идет... и ничего не меняется. Поистине на этой охоте по отношению к погоде подходит поговорка: «Чем гаже — тем глаже». Буря, белые гребешки вспененных волн — вот что нужно, что-бы дичь не засиживалась, а охотник не скучал. Понятно, что на успешность охоты оказывают громадное влияние количество и качество используемых охотником чучел и умение их правильно высадить. В отличие от многих наших зарубежных соседей (охотники США и Канады, например, высаживают иногда по 100 и более чучел каждый) у нас редко используется большое их количество — 10 или 20 штук на охотника Считается достаточным. Объясняется это тем, что, во-первых, приобрести хорошие чучела трудно, во-вторых, перевозить их довольно сложно и, в-третьих, при нашей технической оснащенности (лодка или челнок, приводящиеся в движение веслами или шестом) на высадку 3—4 десятков чучел и их собирание после охоты уходит пропасть времени. В ветреную погоду или на сильном течении с этим делом и вообще замучаешься. Этими-то причинами и определяется наша умеренность в данном вопросе, хотя несомненно, что чем больше у охотника «высадка», тем активнее на нее реагируют утки. Нашей промышленностью в совершенно недостаточном количестве выпускаются резиновые утиные чучела. В большинстве случаев это довольно жалкие подобия изображаемых ими птиц, далекие от совершенства и по форме и по окраске, хотя отдельные предприятия (например, завод в Омске) выпускают продукцию вполне удовлетворительную. Изготовление чучел размером значительно больше, чем изображаемая ими утка, широко используемое на западе, у нас не в ходу. Охота с чучелами возможна не только с лодки. Там, где глубина воды позволяет ограничиться гидрокостюмом или высокими сапогами, охотиться можно с берега или с «сидушки», т. е. втыкаемой в дно водоема скамеечки. Общая продолжительность охоты с чучелами определяется условиями погоды. Пока водоемы полностью не сковало льдом, пока на них сохраняются незамерзшие участки воды, на них продолжает держаться дичь — можно охотиться. Охота становится даже более добычливой, так как утки концентрируются там, где сильное течение, либо поднимаемые ветром волны задерживают образование льда. Даже напуганные выстрелами птицы раз за разом возвращаются на такие незамерзшие разводья. Но, наконец, зима вступает в свои права и охоте приходит конец.
Журнал "Охота и охотничье хозяйство" №9, 2001 г.
There are no comments to display.
Please sign in to comment
You will be able to leave a comment after signing in
Sign In Now