Перейти к содержанию


  • Гость
    Гость

    Секреты тайги братьев Ильмаковых

    12720767_800pxMoose_in_lakeГеннадий Гусаченко В предгорьях Сихотэ-Алиня есть таежная деревушка Ильмаковка. Высятся вокруг нее кудрявые ильмы — огромные деревья с крепкими узловатыми корнями, подпирающими толстые корявые стволы. Летом здесь полно грибов-ильмаков, обильно облепляющих сырые валежины. А еще в поселке живут братья Ильмаковы: Иван, Степан, Федор. Все трое — бывшие охотники-промысловики. Каждому из них уже лет за шестьдесят, а потому капканы братьев давно пылятся в углу за печкой. Избенка их самая первая за мостом через Калиновку, и при случае, спускаясь с перевала, загляните к этим добрым бородачам. Вас встретят радушно, напоят и накормят, предложат истопить баньку. Уходя, оставьте им пачку сахару, пакет крупы, банку консервов, коробку спичек. Подарки примут молча, но в душе, конечно, обрадуются. Начнут хлопотать, чем отблагодарить вас, и непременно всунут в рюкзак берестяной туесок с лимонником или медом. Но, если вы не поделитесь со стариками остатками своего таежного провианта, то и тогда вас дружелюбно проводят до калитки, пожелают хорошей дороги, всыпят в карманы, чтоб не скучно было, каленых орехов. Но советы бывалых таежников, которыми они наделят вас, окажутся самыми щедрыми дарами. Вы оцените эти наставления, когда вспом­ните о них в трудный момент. Так случилось и со мной. Заплутав в тайге в снежную метель, я долго и безуспешно разводил костер И совсем упал духом, но выручил совет Ивана. В глубоком сугробе я вырыл яму, набросал в нее лапника, прикрыл сучьями и ветвями. Забрался в сумрачное логово и, подложив рюкзак под голову, вытянулся на стылой постели. Снег скоро завалил мое убежище, и я подумал, что в норе этой не так уж плохо. А когда я без труда поджег таблетки сухого спирта и вскипятил в котелочке чай, мне и вовсе расхотелось в непогоду вылезать наружу. От маленького костерчика стало дымно и жарко. Пришлось проделать сбоку дыру. Благополучно проведя ненастную январскую ночь под снегом, я не раз потом пользовался таким ночлегом. А вот еще некоторые советы, услышанные мною за ужином в доме Ильмаковых. Много каверз ожидает начинающего охотника, прежде чем тайга станет ему близкой и понятной. И ногу подвернуть ничего не стоит, и заплутать, и обморозиться. Случаются происшествия и куда более печальные. Иные любители побродить с ружьем в глухих лесных урочищах не всегда ясно представляют себе, какие опасности в них таятся. Таким охотникам чаще всего видятся оскаленные пасти свирепых тигров и когтистые лапы вставших на дыбы медведей. И, готовясь к открытию сезона, они вооружаются длинными ножами, тяжелыми, немыслимой формы пулями. Ведь как при этом рассуждают: ((Медведь нападет, а у тебя осечка! Что тогда? Ножом надо отби­ваться...»> Напуганный такими предостережениями молодой охотник запасается огромным секачом, годным разве что рубить капусту на засолку. Никто, однако, из опытных промысловиков не станет подтрунивать над ним. И начинающий вскоре сам незаметно отстегнет огромный нож от пояса и спрячет в рюкзак. Теперь этому тесаку с фирменным клеймом красоваться лишь на ковре под лосиными рогами — самое подходящее место заводскому клинку. А в тайге нужен нож с лезвием на длину всей ладони, с деревянной или берестяной рукояткой, удобной в руке при снятии шкуры со зверя, чтобы острие не тупилось, не ржавело, не гнулось и не выкалывалось при ударе по костям. Такой в магазине не купишь. Самому надо изготовить, как братья Ильмаковы. Опасности же подстерегают новичка иные. Они таятся в старых трухлявых деревьях, готовых рухнуть при небольшом ветре, в заснеженных речушках, скрытых под тонким льдом. Человек, не искушенный в тонкостях таежного бытия, не придает значения мышам, бегающим в зимовье, укусам раненой белки, клеща. Он с удовольствием зачерпнет пригоршню воды из ключа, с аппетитом поужинает после удачной охоты непрожаренной свежениной. Такому сущий пустяк вывихнуть на косогоре ступню, напороться на сук или свалиться с кручи, стать жертвой неосторожного обращения с оружием. Иван, Степан и Федор в молодости испытали немало злоключений, прежде чем научились осмотрительности. И если вы хотите избежать в тайге беды, не пренебрегайте советами этих бывалых следопытов. Однако если спросите у них: «Как стать опытным таежником?», братья только усмехнутся. Нет, здесь придется не единожды скоротать ночь в жарко натопленной избе, слушая их рассказы о таежных приключениях. Вот и в тот морозный вечер, направляясь за Муравейский перевал, я завернул на ночлег к старым знакомым, чтобы с утра пораньше махнуть в сторону кедрачей, угрюмо черневших на гольцах. Хозяева встретили радушно, помогли стянуть с плеч заскорузлые рюкзачные лямки. Иван молча придвинул мне лавочку к печке. Степан вынес в сени, чтобы не отпотело, ружье. А самый младший из братьев, высокий сутуловатый Федор, заторопился собирать на стол. Он, как и его братья, приветлив, но более разговорчив и для своих шестидесяти трех лет достаточно подвижен. На нем держится нехитрое стариковское хозяйство: коза, десяток куриц, петух, собака и кошка. По весне братья выставляют в конце огорода несколько пчелиных ульев, возле которых задумчиво, спокойно возится Иван. Степан в это время постукивает молотком, вжикает рубанком за верстаком: столярные работы по его части. Так и живут бобылями. Смолоду все в тайге да в тайге, семьями не обзавелись, а в старости уж и ни к чему стало. Закончив хлопотать с приготовлением ужина, Федор нарезал свежеиспеченный хлеб, разлил по глиняным чашкам молоко, вытряхнул из чугунка на сковороду горячую рассыпчатую картошку и пригласил вечерять. Иван и Степан, приглаживая бороды, степенно усаживаются. А я, нерешительно потоптавшись, выкладываю перед ними сгущенку, конфеты, печенье, мармелад. — Угощайтесь, пожалуйста. Братья благодарят, скромно берут по конфете. «Оставляют на «потом», к празднику»,— догадываюсь я, поднося ко рту еще теплый ломоть с румяной хрустящей корочкой. И с этими припасами в дальнее зимовье собрался? — снисходительно улыбаясь, кивнул на сладости Федор. Забыл чо ли, как сам по первости охотничал? — размачивая в молоке хлеб, заметил строгий, рассудительный Степан.— Не запамятовал, поди, как на уток хаживал? В ту весну набрал ты припасов цельный мешок, а до Марьиного колка добраться только и достало силов то. А чтоб не вертаться попусту, серую домашнюю утку возле мельницы зашиб, надеялся — за дикую сойдет... Не сошла. Распознал батюшка, царствие ему небесное, и крепко выдрал тебя супонью. Я тоже не забыл, как он колхозную корову тропил,— рассмеялся Иван, вытирая бороду расшитым полотенцем.— За изюбря ее принял... Всяко бывало,— встал из-за стола Федор. Прибрал остатки трапезы, вымыл посуду, протер чистой тряпицей старую клеенчатую скатерть. Снял с припечка ведро с горячей водой, плеснул в деревянные шайки. Отужинав, Иван и Степан опускают в них старческие ноги, долго парят и растирают. Приговаривают, покряхтывая: Ох-хо-хо, устали ноженьки по сопочкам, по ельничкам лазючи... Так ведь не потопаешь — не полопаешь... — Эт-так... Федор в расстегнутой рубахе прислоняется спиной к нагретой печи, почесывает бока, зевает. Да-а...— повторяет он,— всяко бывало... А все отчего? От спешки. А в тайге торопись медленно. Это — первая заповедь. Потому как в нашем охотницком деле торопиться никак нельзя. Забудешь, к примеру, второпях взять чего — как потом? Али зверя спугнешь. Вот шел я как-то за раненым быком... Колхозным? — хохотнув, подначил его Иван. Федор, оставив шутку старшего брата без внимания, продолжал: — Рослый изюбрь был, семилеток. Это я уж потом по царапинам на осине определил. А тадысь след свежий нашел, прям горячий ишшо. Пошел по нему крадучись. Вдруг вижу — стоит! Рогами об осину трет. Оторопь меня от азарту или от страху взяла: вот, он, почитай, рядом. Заторопился я, как следует не прицелился и нажал на спуск. Ка-ак он ломанется в кусты — и был таков. Кинулся я к осине — кровь на снегу. Я бегом за ним, вот-вот догоню. С такой раной, думаю, далеко все одно не уйдет. Слышу — впереди кусты трещат. Я бегу — он бежит. Я остановлюсь — он стоит. Мне бы не торопиться, дать зверю залежаться, тогда и подходить на верный выстрел. Да где там, в азарте? Так до сумерек и гонялся за ним. А утром снег выпал глубокий, все следы замел начисто. Потерял того изюбря, загубил зверя ни про что... А коли ранил его— ни гони, подожди часика три-четыре, потом иди и бери его на том же месте. Потому — не суетись в тайге, иди торопко, но тихо, почаще останавливайся да прислушивайся, зверь и выдаст себя. Федор задул керосиновую лампу и опять сел на лавку, прислонился к печи. Всполохи затухающего огня через трещину в раскаленной докрасна дверце высвечивают его худые длинные руки, сложенные на груди. Я приподнимаюсь на лежанке, чтобы лучше видеть скрытое полумраком лицо старого охотника, стараюсь не пропустить ни одного его слова. — Вторая заповедь — даже летом не ходи в тайгу раздетым,— после некоторого молчания говорит Федор.— Это об одёже. Она должна быть легкой и удобной, не жаркой, но и не холодной. Не такой, конечно, как у нас в промхозе выдают... Та одёжа нам не гожа,— поддакнул Иван.— Толстая, грубая да тяжелая. Черная, издаля приметная. Из-за этой самой одежки в позапрошлом годе погиб агроном здешний,— пробасил из темного угла Степан.— Завалил он лося, шкуру сы-мать начал, а тут дружок его в сумерках на него вышел. Смотрит — чой-то черное в кустах шевелится. Секач, думает, не иначе на хвощах пасется. Приложился— бац — и нет человека... И рыжую, и бурую куртку нипочем одевать нельзя — с изюбрем спутают. Как того городского парня в дубленке крашеной, картечью по нему лупанули... Таких случаев немало,— вздыхает Федор.— Не убедился в кого целишься — не стреляй. Вот тебе третья наша охотницкая заповедь. Опять же с ружжом баловства не допущай. Оно раз в год само стреляет. Как? А вот эдак! Шел я однажды с охоты, давно это было. Хорошо помню — разрядил двустволку. А тут телок соседский бродит. Взял его из озорства на мушку под левую лопатку, курки взвел да спустить их не успел — бабка Матрена из дому вышла, загнала телка во двор. Стал я ружжо чистить и похолодел со страху: в каждом стволе по патрону пулевому! Не вынул, оказывается, заряды, а только помышлял. А в голову запало, что вынул. Вот ведь оказия какая! Микита Коваль, механик нашенский, тоже учудил: повесил на стенку заряженный дробовик со взведенным курком. А мальчонка его тут как тут, возьми и нажми на крючок. Обошлось: в потолок картечь ушла. Своего ружжа никому не давай. Не тяни его к себе за ствол. Годов так сорок назад мы с Митькой Панчиным охотничали на Калиновом озере. Утка шла хорошо. Славно зорьку посидели. А как подгребли к берегу, Митька выпрыгнул из лодки и двустволку потащил из нее. Курок зацепился — она и пальни в упор. Потаскали меня по судам да прокуратурам. Докажи, дескать, что не ты убил Митьку. Вместе были! Али взять Петьку Рябого. Руки и ноги на охоте обморозил. Проломился лед под ним. Ичиги и рукавицы враз намокли, застыли как железные. А день был студеный, мороз с ветром жгучим. Хватился Митька запасных шерстяных носков — не взял. И рукавиц других нету. Ему бы сухого бурьяна в ичиги да в рукавицы натолкать — не догадался! До зимовья пока добрался — калекой сделался. Идешь в тайгу зимой — клади в рюкзак пару вязаных носков — не помешает. И шубинки, рукавицы широкие, за пояс заткни. Али на веревочке на шею повесь. Застудил руки на морозе — сунул их в рукавицы овчинные и шагай себе. Штаны надевай поверх ичигов, внизу связывай ремешками сыромятными, чтоб снег не набивался. Ну, белье теплое нательное. Шарф — лишняя обуза, лучше свитер с воротом и рубаху с длинным подолом. А короткая при ходьбе по крутякам из штанов выбивается, спину оголяет, недолго и простудиться. Никита Колесников от этого и помер. Гнался за медведем три дня, распотел, поясницу застудил. Всего неделю повалялся в жару — и готов. А Николу Шумилова в ту зиму от простуды лечили, а к нему другая хвороба прицепилась — мышиная,— заворочался в постели Иван.— Опосля определили врачи: сгинул Никола через мышей, что в зимовье у него к посуде и припасам доступ имели. Воду в тайге пить — заразу подцепить,— продолжает Федор.— Я весь день хожу — глотка из ключей в рот не возьму. А коли жажда нападет — котелочек на костер, чаек заварил и дальше топай. Что с собой в тайгу брать? Первое дело — топорик. Легкий, с деревянным топорищем, в чехле кожаном. Нож крепкий, надежный. Компас обязательно. Как пойдет снег, свету белого не видать, все пуржит кругом, тут он и выручит тебя. И в дождь, и в потемках с ним в нужную сторону пойдешь. Часы на руке необходимы. Про носки я уже поминал. И про котелок легкий. Ложку деревянную не забудь. Особо спички. Их разделить надо. Те, что под рукой всегда. И запасные. Эти в целлофановый пакет замотай, чтоб не промокли ни в жисть. Еще соль в пластмассовой баночке, флакончик с йодом и бинт стерильный. Кусок тонкого непромокаемого брезента метра два, чтобы укрыться от непогоды, полог сделать у костра. И короткую веревку — зверя добытого оттащить или ногу перетянуть, подвязать чего. Остальное — лишнее. — А продукты? — засомневался я. Это — само собой. Они завозятся в зимовье заранее: крупы, сахар, картошка, жиры, квашеная капуста. С собой в тайгу на день я брал отварное мясо, шматок сала, буханку хлеба, чай, масло, немного сахару. Если предполагаю ночевать — прихватываю пакет крупы, банку консервов. С такой ношей нетрудно отмахать за день километров тридцать. А как же капканы? — удивляюсь я легкости ильмаковского рюкзака. Так ведь они еще с осени по путикам разнесены, в нужных местах разложены. Кто же ходит с имя? А ставите вы их как? — нетерпиливо перебил я Федора, с сожалением думая о том, что осенью не сообразил завезти капканы в тайгу и завтра пойду навьюченный. Об этом лучше Степан расскажет,— зевнул Федор.— Он завсегда ловчее нас промышлял. Верно, Степа? Но из дальнего угла избы, где стояла кровать Степана, уже слышалось ровное посапывание. — Давай и мы будем спать,— проговорил Федор и полез на печь. Разбудил меня грохот стылых поленьев, занесенных Федором с улицы и брошенных к печке. Я взглянул на небольшое окно, задернутое ситцевой занавеской и заставленное горшками с геранью: бледно-синий рассвет еще только занимался. Несмотря на ранний час, бородатые братья уже хлопотали в избе, шаркая по скрипучим половицам лохматыми тапками, сшитыми из барсучьих шкур. Федор растапливал печь. Иван чистил картошку, Степан смолил дратку, готовясь подшивать валенки. Вставать не хотелось, но Степан, увидев, что я открыл глаза, добродушно пробасил: — Охоту проспишь. В самый аккурат топать сейчас в тайгу. Я наскоро оделся, ополоснул лицо ледяной водой, позавтракал и поднял тяжеленный рюкзак. В дверях меня остановил Степан. — Ты вот чего — оставь свои железки здесь. В том зимовье, куда идешь, под нарами мои капканы сложены. Доску отвернешь в полу и найдешь. Мне они теперича ни к чему. Освободив свой мешок от лишнего груза, я легко забросил его за спину. — А ставить-то их знаешь как? — спросил Степан. Я неопределенно хмыкнул: — Да вроде... — Пойдем, погляжу, какой ты мастак,— увлекая меня на улицу, сказал старый охотник. На снегу, еще голубом от утренних сумерек, он двумя пальцами наметил строчку следов: точь-в-точь колонок прошел! — Ставь! — приказал Степан, протягивая мне один из моих капканов. Я неуверенно подошел к мнимому следу, вынул из рюкзака лопаточку, долго подрывался под углубление, оставленное пальцами Степана. Но пушистый мягкий снег тотчас осыпался, несмотря на мои старания. — Понятно,— покивал головой Степан.— Так ты не токмо клонка — кошку домашнюю не поймаешь. Вот смотри, как это делается. Перво-наперво проверяем капкан, чтобы срабатывал легко. Провод, который ты привязал к нему, не гож: зверек перегрызет его, открутит. Тросик тонкий подвязывай, а лучше цепочку. Теперь вешку потасок готовь. А лучше ветку упругую пригни, зацепи за крючок. К ее вершине тросик и подвяжи. Попадет колонок в капкан, начнет биться, сдернет ветку. Распрямится она и поднимет зверька над землей. И мех не изваляется, и мыши шкурку не испортят. Говоря это, Степан слегка примял снег, поставил в ямку открытый капкан поперек следов, пружиной к себе, бросил на дуги и язычок несколько сухих листьев, валявшихся на завалинке избы. Ладонью снял рядом верхний слой легкого, как пух, снега. Припорошил им листья. Затем согнул ветку черемухи, насторожил ее в этом положении, а к макушке прикрутил провод. Вот и вся недолга,— отходя в сторону, проговорил Степан. Подул на руки, согревая их дыханием.— Однако денек сегодня морозный будет. А если соболь учует запах? — недоумевал я.— Ведь за капкан голыми руками брались... — Это лисица носом по снегу чертит, для нее капканы проваривают в настоях разных. А соболь, колонок, харза на прыжках идут, не принюхиваясь. Другое дело—приваду устраивать. Тут зверек на запах идет. Камни, валежник, из которых кулему делаю, рыбой тухлой, мясом затру — вот он и бросается на приманку. Но в дуплистую валежину или кулему соболь не боится заскочить, если на другом конце через щели свет пробивается. Вокруг привады клочья заячьей шкурки или перья рябчика бросаю. Соболь издали увидит приметное место, заглянет проверить, нельзя ли поживиться остатками пиршества. — Как все просто,— обрадовался я наставлениям Степана и, не выдержав, спросил: — А как же насчет секрета? Охотники говорят, будто вы какую-то премудрость знаете, отчего соболя так и прут в ловушки... Степан улыбнулся и отпер дверь чулана. Тусклый свет керосинки проявил висящие на стенах столярные инструменты, соторамки, пчеловодческие маски, дымари. Я с недоумением огляделся, не понимая, зачем охотник завел меня сюда. На подоконнике стояла пол-литровая бутылка, закупоренная длинной пробкой. В ней виднелась серая масса, не то воск, не то шелуха какая-то. Уж не это ли вещество тот самый диковинный препарат Степана, о котором ходят слухи? Перехватив мой взгляд, Степан взял бутылку, смахнул пыль и протянул мне: Мой секрет. Возьми, если хочешь, сам я никогда не пользовался. А что это? — удивился я, беря бутылку из рук Степана. — Сопревшая гадюка... Ай! — вскрикнул я, отшатнувшись.— Чего она в бутылке-то оказалась? Несколько лет назад я поймал змею на покосе, в бутылку засадил, запечатал. Один таежник присоветовал: «Посыпь, говорит, змеиным запахом приманку — соболь на нее, как кот на валерьянку, пойдет». Да вот не пришлось испытать... Теперь ты знаешь этот секрет. Может, попробуешь когда? От напоминания о содержимом бутылке я почувствовал тошноту и замахал руками: — Нет, нет! Не надо секретов! Уж лучше я как-нибудь без них обойдусь. До свидания. Забросив за спину ружье и рюкзак, я заспешил к темнеющей вдали цепи гор.  


    Авторизация  
    Авторизация  


    Обратная связь


    Комментариев нет



    Пожалуйста, войдите, чтобы комментировать

    Вы сможете оставить комментарий после входа в



    Войти

×
×
  • Создать...